В нём жили дедушка с бабушкой. В нём жило моё детство...Внуки, дети приезжали в посёлок Пай на выходные, в дни отпуска и школьных каникул. Самая большая детская компания собиралась, конечно, на летний отдых. Дом и его радушных хозяев невозможно было застать врасплох. Мы никогда не сообщали о своём приезде и, подходя к дому, шли через двор, пригнувшись, или заходили через заднюю калитку, чтобы не заметили, и всё равно, бабушка и дедушка всегда встречали «желанных» в прихожей радостными возгласами, поцелуями и объятьями.
Широкие
ворота, калитки открывали дорожки к дому с трёх разных улиц. Окна смотрели на три стороны света. Одну комнату украшал ранним утром восход, две другие целый день золотил солнечный свет. Закат расстилал на крылечке розовые домотканые дорожки и, стесняясь, заглядывал в пустую, тихую, вечернюю кухоньку.
По
краям – две зеленые веранды с разноцветными стеклами – особое, секретное,
бабушкино место. На той веранде, что прикорнула справа, хранились клады:
огромный крашеный сундук с вещами, хозяйственным мылом и синькой. Крепкий
старый буфет с бокалами, золотисто-желтыми фужерами, тёмными графинчиками,
подзабытыми чашечками, коробки с покрывалами, пара старых стульев, ажурные
занавески на окнах, прялка с колесом. Под потолком связанная в венички
ароматная сухая трава. Обычно дверь на эту веранду, увитая плющом и спрятанная
от чужих глаз кривой яблонькой, была закрыта, но иногда бабушка забывала
повернуть ключ, и тогда мы тихо пробирались внутрь. По-королевски накидывая
на плечи покрывала, разводили синьку водой, устраивали пир в воображаемом
ресторане с несъедобным вином изысканного синего цвета, только что сорванной с
грядки клубникой или недозрелым крыжовником (о том, что крыжовник на самом деле, сладкий и мягкий я узнала много лет спустя). О чём-то разговаривали,
прислушиваясь к бабушкиным шагам. Вторую
веранду, по левую сторону от дома, дедушка вместе с сыновьями пристроил позже.
Веранда выросла за лето из деревянных брусьев и досок. Зимой служила кладовой для варенья,
консервированных огурчиков, и других запасов. Летом на ней можно было ночевать.
В одном углу стояла высокая кровать с металлическими шишечками на спинке и
горой матрасов, в другом – стол и стулья. Дверь веранды выходила в коридорчик
дома, и замка в ней не было, наверное, поэтому дети мало обращали на неё внимания.
Двор.
Огромный, поражающий городское воображение. И когда только бабушка и дед
успевали следить за таким обширным хозяйством. Были у них и корова с теленком,
и курочки с петушками, кроликов однажды разводили, и, кажется, даже поросят.
Собака во дворе, кошки в доме. Одних сарайчиков было четыре. В одном сарае,
самом большом и крепком, мы любили прятаться. Изо дня в день, терпеливо
перекладывая поленья поплотнее, выстраивая из дровяных рядов сперва ступени, а
потом и длинный ход, уходящий вверх под крышу сарая. Однажды мы притаились в
свежевырытой дровяной норе, в это время во двор вышла тётя Оля, чтобы развесить
выстиранное белье. Сквозь щёлки можно было тихо наблюдать за всем, что
происходило у крыльца. Вышел дед и стал рассказывать тётушке о том, что, кто-то
повадился воровать дрова, кажется, их стало меньше и надо бы повесить замок.
Тётя кивала головой, посматривая в сторону сарая, будто заметила что-то. Дед
ушёл, а тетушка, глядя куда-то вверх, сказала, что можно выходить, и впредь
прятаться в дровах запретила…
Два
гаража охраняли в свое время разные дедушкины машины: маленькую двухместную с
ручным управлением, голубой «запорожец», синий «москвич» и красный мотоцикл с
коляской. На стенах были красиво развешены зубчатые круги для циркулярных пил,
гаечные ключи, в ящичках – аккуратно сложенные болты, винтики, железки. Пол
украшен черными маслянистыми пятнами. Резкий, вкусный запах машинного масла
встречал тут же при входе.
В
большом гараже под потолочной балкой скрывалось ласточкино гнездо. И отчего
ласточка решила свить гнездо именно там… Было страшно, вдруг кто-то клюнет, и
очень любопытно. После нескольких дней наблюдений за гнездом стало понятно, что
ласточка в нём не живёт. Очень хотелось потрогать гнёздышко. Оно оказалось
шершавым, сухим и твёрдым. Внутри лежали малюсенькие яички, трудно было
удержаться от того, чтобы не взять их в руки, не рассмотреть поближе.
Прозрачные, хрупкие, и, кажется, пустые. Вернув яички на место, больше я гнездо
не трогала…
Баня. Пожалуй, это самое важное место. Баня большая. Бревенчатая. Тёмная от времени, но
крепкая. Первый предбанник – хранилище для стиральной машины, старой мебели и
веников. Второй – маленький с узенькими лавочками вдоль стены, темным окошком,
полосатым половичком на полу. И, конечно, помывочная - парилка, с откидной
широкой полкой, подвешенной под потолком, огромной бочкой с краником для холодной
воды, мылом и шампунем, торжественно выстроенным в ряд на узком подоконнике;
пирамидой из тазиков и жаркой печью. В будни, если бабушка не затевала стирку,
чисто вымытая, сухая, темная банька пустовала. И тогда мы потихоньку, чтоб
никто не заметил, собиралась в ней. Это был тайный штаб. Раскладывая
нарисованные карты на скамье, мы делали в них какие-то пометки, слушая, не идёт
ли кто мимо.По
субботам баня собирала в доме всех. Приезжих городских гостей, родственников и
соседей. Сперва в баню шли дети и женщины, потом старики, за ними мужчины. Все выходили раскрасневшиеся,
усталые, но довольные. В доме к вечеру всегда был накрыт вкусный стол. Угощали
всех, кто бы ни зашёл. Детям за столом сидеть тоже разрешалось, никто не прогонял.
Можно было весь вечер допоздна слушать разговоры, под шумок смотреть взрослые
передачи и даже фильмы с поцелуями…
Картофельная
яма тоже не давала покоя. Трудно было понять, почему большой, заросший высокой
травой холм назывался ямой, пока однажды дедушка не взял меня с собой. Он
открыл в холме тяжелую толстую дверь, и мы вошли в яму. Там хранились овощи.
Внутри оказалось очень темно, холодно и глубоко, множество деревянных и
проволочных ящиков, наполненных картошкой, морковкой, свёклой, рядами стояли
друг на дружке. Долго оставаться внутри холма не хотелось. Оказаться вновь на
солнышке – тепло и приятно.
Однажды
меня потеряли. Ребята играли в прятки, а я решила спрятаться на той самой
картофельной яме. Прошла вдоль огорода, забралась на самый верх холма и
притаилась, лежа на пригретой солнышком траве. Наблюдала сверху за происходящим
и рассматривала муравьишек. Никто не мог меня найти. Сначала искал водящий,
потом к нему присоединились другие, наконец, к поиску призвали деда. Отчаявшись
искать во дворе, все отправились за ворота в разные стороны. Тогда я тихонько
спустилась вниз и устроилась на скамейке около веранды, как ни в чём не бывало.
Взрослые не ругали, только рассказали позже, что на яму забираться нельзя,
потому что внутри она осыпалась и могла обрушиться. Никому и в голову не
приходило там прятаться или искать …
Цветы
в доме были всегда. Дом из белого кирпича с ранней весны до глубокой осени
украшали прекрасные клумбы. Внутри на всех подоконниках круглый год теснились
фиолетовые, розовые, белые, голубые, синие фиалки. Зимними вечерами бабушка
вязала полосатые носки из собачьей шерсти и узорчатые варежки, а из оставшихся
ниток – разноцветные тёплые цветочки. Пышные букеты из шерстяных вязаных цветов
на длинных проволочных стеблях в вазах расставлены были повсюду, помогая нежным
домашним фиалкам, бойким уличным флоксам, георгинам, гладиолусам, астрам и
анютиным глазкам расцвечивать деревенскую жизнь.
2009